Вольвач В.Г.
В71 Исторический процесс и национальное самосознание / В.Г. Вольвач. Омск : Изд-во АНО ВПО ОмЭИ, 2009.148 с. : ил.
ISBN 978-5-94502-179-2.В монографии представлены социально-философский анализ взаимодействия России и Европы в исторической перспективе, а также отражение этого процесса в национальном сознании.
УДК 1(091)
Барановский А.И., Вольвач В.Г. Инновационный вуз на рынке образовательных услуг. Монография. - Омск: Изд-во Омского экономического института, 2005. - 171 с.
Не верь, не бойся, не проси!
...По жизни он был просто шофер, в душе - бродяга и поэт, по темпераменту - страшный холерик. Сначала гонял грузовики с одного конца страны на другой, потом - легковые автомобили из Польши и Германии, прорываясь через бандитские кордоны и милицейские посты.
Во время перестройки финансовой системы, когда стало привычкой за партии товаров расплачиваться мешками наличных денег, ему предложили в одиночку, без охраны перебросить черный нал за четыре тысячи километров; он тряхнул шапкой черных густых волос и согласился.
Рискнув, он выиграл, но темперамент давал себя знать: в шестой или седьмой поездке, потеряв осторожность, он попался. Бандиты, судя по всему, знавшие о крупной сумме денег, спрятанных в малоприметной вишневой «девятке» с форсированным двигателем, подстерегли ее на трассе и обстреляли из кустов; тем не менее, он сделал попытку уйти.
Это была жизнь, ее соль, острый вкус и пьяный аромат! Машина, потерявшая тормоза из-за пробитого шальной пулей шланга, летела по шоссе, едва касаясь колесами твердого покрытия, неумолимо настигаемая двумя хищными «Тойотами».
Тогда он, улучив минуту, когда скорость снизилась на пригорке, круто развернулся и рванул навстречу опасности, произнеся вслух сам для себя:
- Не верь, не бойся, не проси...
Это было его кредо, его философия и главный принцип бытия, который он вспоминал на самых крутых поворотах жизни.
«Тойоты» разошлись перед ним веером, обе он сумел зацепить, его загоревшаяся «девятка» рухнула под откос; он едва успел выскочить наружу через оторванную дверцу.
Он остался жить, но без машины, без чужих, доверенных ему денег. Надо было скрыться, и месяц спустя он высадился в глухом таежном поселке, где жило население, на две трети состоявшее из бывших заключенных, и лишь на треть - из таких же бродяг, как и он. Женщин в поселке было мало, и они часто переходили из рук в руки, кроме одной, и его сразу же предупредили об этом. Холерический темперамент, уснувший в нем на некоторое время, дал себя знать: он встрепенулся.
Это была женщина Отмороженного, бывшего насильника и убийцы, двухметрового роста детины, получившего свою кличку не за обезображенное лицо, а за совершенно стеклянные глаза, пустые, как два граненых стакана. У женщины были каштановые волосы, изумрудные глаза и девичья, несмотря на тридцать восемь лет, фигура.
За каким-то застольем они встретились взглядами и поздней ночью в дверь хибарки, где он квартировал, кто-то осторожно постучал. Открыв, он не удивился: в облаке густого пара появилась она; платок сбился на затылок, густые каштановые волосы рассыпались по плечам, она запыхалась и вообще имела вид лихой и воинственный. Без лишних слов обхватив его шею руками и приблизив его губы к своим, она шепнула:
- Я убежала от Отмороженного... Он, дурак пьяный, погнался за мной, а я через сугроб... Не бойся, он не видел, куда я побежала...
И впилась в него долгим ненасытным поцелуем.
И началась ночь, выпадающая каждому человеку в жизни только раз, страшная и сладостная своей неповторимостью и быстротечностью. В комнате было темно, потрескивали в печке дрова, сквозь неплотно прикрытую дверцу свет проникал в комнату, и красные блики огня плясали на потолке. За окном трещал мороз, но им было тепло. Откинув одеяло, она вытягивалась своим гибким, длинным телом, плечи ее судорожно вздрагивали от плача и счастливые слезы текли по щекам, и наполненные горьким отчаянием слова падали в полумрак:
- Ну почему, почему я этого раньше не понимала? Разве не обидно? Ведь я даже не знала... Понимаешь? Даже не знала, что это может быть так хорошо...
И он лишь молча гладил ее волосы, ощущая всей кожей горячий трепетный озноб.
...Сквозь щель просунув лезвие ножа, Отмороженный легко отодвинул запор и открыл дверь. Огромный и неловкий, точно медведь, вставший на задние лапы, он стоял на пороге, всматриваясь в дальний угол комнаты. Она продолжала спать, как ни в чем ни бывало.
Мгновенно оценив опасность ситуации и ощутив прилив адреналина в крови, он пружинисто вскочил на ноги, тяжелое молчание повисло в комнате. «Не верь, не бойся, не проси...» - точно торопливые молоточки стучали в висках.
Они стояли друг против друга, как две сжатые пружины, как два сильных и ловких зверя, подобравшихся для прыжка, стиснув ладони на рукоятках ножей. Наконец, Отмороженный вздохнул долго и тяжело, точно из него выпустили воздух, и даже несколько осел.
- Не из-за тебя ухожу, из-за нее, - он кивнул в сторону кровати. - Но мы еще встретимся...
...Она ушла утром, а он долго задумчиво ходил по комнате. Нужно было принимать решение. Пока она считалась женщиной Отмороженного, она была фигурой неприкосновенной. Но сможет ли он защитить ее - не себя, а ее - как только это положение изменится?
Он стал торопливо собирать вещи. Он всегда смотрел на мир реально.
...Она догнала его почти у самого поезда. С непокрытой головой, в накинутой на плечи шубейке она несколько секунд стояла молча перед ним, затем прильнула всем телом, заплакала и произнесла решительно и твердо:
- Я умру без тебя...
Тоскливое отчаяние царило у него в душе. Нужно было решиться на поступок, потому что он хорошо понимал всю безвыходность ситуации. Наверное, нужно было ударить ее, сделать ей больно, оттолкнуть от себя. Неимоверным усилием подняв тяжелую, точно налитую свинцом руку, он замахнулся. Она не сделала даже слабой попытки воспротивиться этому или увернуться. Он понял, что ударить ее не сможет, и только нелепо отмахнувшись, заскочил на подножку вагона, и поезд тронулся. Она сделала еще несколько шагов вслед, споткнулась, рухнула коленями в снег... Поезд все убыстрял ход, он не мог оторвать взгляда от пропадающей вдали фигуры, стоящей на коленях в сугробе, и казалось, все еще слышал ее отчаянный голос:
- Я умру без тебя-а... Умру-у-у...
Он опять уехал далеко, устроился работать таксистом в большом городе и все вроде бы пришло в норму. Но что-то важное ушло из его жизни, и он чувствовал, что это важное никогда не вернется и не повторится. Молчаливый и апатичный ко всему, он с утра до вечера вертелся, точно белка в колесе, и все никак не мог найти смысл своего теперешнего существования.
...Душным июльским вечером, сдав машину напарнику, он вышел из проходной, притормозив у палатки с пивом. Было пустынно и тихо, где-то за домами солнце тонуло в расплавленном море багрового металла. Он поднял глаза от кружки с пивом и побледнел: неподалеку стоял Отмороженный, неподвижный как монумент, и загадочный, как пришелец с другой планеты.
«Не верь, не бойся, не проси»... - прозвенело далеко-далеко нежными колокольчиками, прозвенело и затихло.
- Здравствуй, брат, - сказал он. - По мою душу пришел?
- По твою, брат, - хрипло произнес Отмороженный. - Она ведь говорила, что умрет без тебя...
- Так она умерла? - все внутри похолодело и он явственно почуял, как ледяная метель январским снегом осыпает все его тело.
- Умерла...- ровно ответил Отмороженный. Правая щека его слегка подергивалась и стеклянные глаза наливались дымчатой синевой.
...Редкие прохожие видели, как все еще красивый мужчина с густой шапкой черных волос, пересыпанных сединой, зажимая рану, из которой хлестала алая кровь, сделав шаг на подгибающихся ногах, упал на колени. А он уже не видел ничего, кроме белого поля, тающей вдали маленькой фигурки, и не слышал ничего, кроме затихающего вдали голоса:
- Я умру без тебя-а... Умру-у-у...
